Публикации
Легенда о фигуристе
Любую историю о Санкт-Петербурге стоило бы излагать в стихах. Герой нашего повествования поначалу был гостем города на Неве, но, получив питерское воспитание, стал всецело принадлежать ему. Его жизнь и творчество стали звеном той золотой цепи, которую в любом стоящем деле называют школой.
В начале века Николай Панин-Коломенкин первым привез в Россию золотую олимпийскую медаль. Его чтили и в советское время, не сразу, конечно. К нему прислушивались, отмечали его юбилеи, как, например, этот семидесятипятилетний. Удивительна победа Панина, но во сто крат тяжелее было сохранить, перенести часть традиций старинного Петербурга в новый советский формат. Его книга, переиначенная в духе времени, издавалась несколько раз, вплоть до 1952 года.
Долго, почти девяносто лет в России не было мужчины одиночника с золотой олимпийской медалью. Но талант Алексея Урманова, выигравшего золото Лиллехамера в 1994-ом году, исполняющего четверные прыжки на арене и рисующего на льду фигуры только ради забавы, а также целый выводок блестящих фигуристов напрямую связаны с теми событиями, о которых мы вспоминаем в этот час.
В конце лета 1885-го года не слишком преуспевающий купец Александр Коломенкин решил перебраться с женой, двумя дочерьми и сыном Николаем в Санкт-Петербург. Там жил их родственник известный профессор русской словесности Смирновский, который помогал семье сестры свести концы с концами.
Одиннадцатилетний Коля попал во вторую Санкт-Петербургскую гимназию. Физическое воспитание, благодаря окружению, оказалось совсем другим нежели в Воронеже. Коломенкин обрел друзей, которые затем уверенным течением несли его по всей насыщенной жизни. Во дворе гимназии постоянно был залит каток, и Коля со своим товарищем Сережей Палеховым, исчертив практически все замерзшие поверхности столицы, мечтал о дружбе с настоящими спортсменами, о которых писали в газетах.
Сережа Палехов, который с таким же фанатизмом увлекался всеми видами спорта, был его первым учителем, а затем постоянным соперником и поклонником.
Сначала века и до наших дней конструкция коньков претерпела небольшие изменения. А в конце девятнадцатого не проходило и пяти лет, как не только форма, а весь принцип скольжения пересматривался изобретателями, среди которых был и Панин.
Настоящие спортсмены занимались своими коньками сами, а потому их можно было отличить сразу по лезвиям, ботинкам, стильной одежде. У мальчишек дух захватывало, когда мимо них проносились конькобежцы, на состязания которых в Юсупов сад было не попасть. Стать полноправным челном этого спортивного сословия, как, впрочем, и любого другого, без рекомендации было невозможно. За чугунными воротами на Садовой начиналась другая жизнь. Каток от частого полива был идеальным, и не на нем не прекращаясь всю зиму длился праздник.
Чаяния Коли Коломенкина стали реальностью, когда ему было восемнадцать. Один из учредителей, председатель общества Вячеслав Срезневский оказался хорошим знакомым его дяди, и под долгожданной рекомендацией, наконец, была поставлена подпись. Приглашение тех лет означало, что теперь друзья могли посещать каток на Садовой бесплатно. Попасть в столь избранную компанию значило получить высшее спортивное образование особенно для юношей с таким рвением и таким талантом, как у Николая и Сергея. Больше всего их притягивала та часть катка, справа от входа, где располагалась фигурная академия. Ребята теперь увидели вблизи известных на весь Питер конькобежца Александра Паншина и фигуриста Алексея Лебедева, услышали их воспоминания о состязаниях прошлых лет.
Лебедев и Паншин теперь стали их учителями. Через десять лет с многочисленными победами за плечами Коломенкин стал одним из пяти почетных членов общества любителей бега на коньках.
Эту организацию, родившуюся на натуральном льду, можно сравнить разве что с нынешними федерациями. Именно юсуповское общество оказалось одним из учредителей Международного Союза Конькобежцев и неудивительно, что первый олимпийский комитет России был создан в соседнем с садом здании.
Эта нашивка с юсуповской эмблемой, чудом сохранившаяся до наших времен, украшала в те времена рукава всех членов общества и заставляла простых смертных заглядываться на этих статных людей. Состязания проходили регулярно, не только первенства юсупова сада, которые сами по себе являлись процессом весьма престижным, но и чемпионаты страны, Европы, мира. И все при невероятном для тех времен скоплении ценителей спорта. Средства от хоккейных матчей или выступлений фигуристов часто направлялись на благотворительность. Что интересно, даже для покупки билета в юсупов сад была необходима рекомендация, дабы избежать появления на трибунах людей пьяных и недостойного поведения.
В семье Палеховых героя нашего повествования звали не иначе как дядя Коля. В миру его знали, как Николая Коломенкина, заниматься спортом на высоком уровне могли только люди из обеспеченных семей, и фамилии не принято было выставлять на показ. Уже в советское время увлечение теорией спорта положило конец двойной жизни Коломенкина и он стал шире известен под своим прежним спортивным псевдонимом Панин. Впрочем, само фигурное катание тоже заметно прибавило в сторону спорта, хотя на заре больше напоминало живопись.
Ну, конечно, то, что он первый русский олимпийский чемпион — это бесспорно. Но нельзя говорить, что первый русский олимпийский чемпион по фигурному катанию на коньках. Потому что ту медаль, которую он выиграл, безусловно, достойно, и мы все гордимся этим, она не имела никакого отношения к фигурному катанию в современном его понимании или даже, так сказать, пред историческом, потому что это были соревнования по рисованию фигур на льду. Это просто какой-то ледовый вид спорта. Много ледовых видов спорта: шорт-трек, конькобежный спорт, например, санки, бобслей.
Все метаморфозы, произошедшие с фигурным катанием пришлись как раз на Панинский век. Затем техника не менялась принципиально, только усложнялась. Из истории тех времен и пришли названия прыжков, Аксель, Риттбергер, Сальхов. Швед Ульрих Сальхов в конце девятнадцатого начале двадцатого веков был королем льда. Он был богат, он был красив, он был силен, его произвольное катание гарантировало ему победу на любом состязании. В честь Сальхова назван прыжок с левого внутреннего ребра, который он исполнил первым.
Сильной стороной Панина были фигуры, школьные и специальные. В честь Панина стоило бы назвать те фигуры, которые он выполнял. Николай Александрович придумывал свои фигуры постоянно, в поезде во время дальних поездок, на своих тренировках и занятиях с учениками. Увидев плод его фантазии на бумаге, тогда не каждый мог поверить, что подобное можно изобразить коньками, но Панин исходил исключительно из своих возможностей.
«Почему появились эти фигуры? , — спрашивает заслуженный тренер Алексей Николаевич Мишин и тут же отвечает. — Эти фигуры появились потому, что в какой-то момент времени фигурное катание было настолько не регламентированным, что вообще нельзя было сравнить, кто сильнее. Ну, например, обязательные фигуры, они родились из специальных. Один рисовал розу, другой тюльпан. Что труднее тюльпан или роза. Очень трудно определить. Кто-то рисовал там, вообще, рисунки какие-то, чуть ли не пейзажи. Что труднее, когда ты сравниваешь не одинаковые вещи? И вот люди пришли к обязательным фигурам для того, стали рисовать стандартные фигуры, восьмерку с какими-то поворотиками, так сказать, упрощенно выражаясь, или три круга на одной оси, с каким-то поворотиками, для того, чтобы сравнивать в стандартном каком-то движении. Тогда можно было увидеть, кто ж лучше нарисовал эту восьмерку, у кого кривее, у кого прямее. Вот почему появились фигуры. И они долго существовали и выполняли свою роль в выяснении, кто же все-таки лучше рисует фигуры. Ну, конечно, мировое фигурное катание не устраивало, что иногда пятьдесят, шестьдесят, семьдесят, восемьдесят процентов победы создавались при исполнении обязательных фигур. Иногда человек занял шестое седьмое место, он вообще уже не мог первым стать. Это было неправильно. Вот тогда постепенно стали так стыдливо уменьшать процент, долю, важность в общей сумме результата, в общем итоговом результате, долю обязательных упражнений. Ну, так стеснялись, стеснялись, стеснялись, стеснялись, а потом перестали стесняться, потому что когда телевидение вошло, набрало силу, а телевидение ведь существенно влияет на развитие фигурного катания, потому что все равно призовые деньги, допустим, фигуристам, на организацию деньги, они идут от телевидения. А телевидению вовсе не интересно было показывать, что это рисуют там какие-то тюльпанчики, пестики, тычинки или кружочки. Это все отмерло, и его решительным движением сняли».
Плясать на льду учился он у музы,
У зимней Терпсихоры. Погляди,
Открытый лоб и черные рейтузы,
И огонек медали на груди.
Он вьется, и под молнией алмазной
Его непостижимого конька
Ломается, растет звездообразно
Узорное подобие цветка.
Для олимпийского чемпиона последнего десятилетия рисование фигуры дело куда более прозаичное.
«Пару раз я чуть не упал, — смеется Алексей Урманов после попытки нарисовать цветок. — Тут можно нормально упасть, кстати».
Когда в начале века Санкт-Петербург был назначен местом проведения мирового первенства, соперничество Панина и Сальхова материализовалось. На марсовом поле пробежали в те дни положенные отрезки конькобежцы, а в юсуповом саду собралась знаменитая компания, в которую органично вписался Панин. Он не хуже австрийца Макса Богача и шведа Сальхова выполнял фигуры и совсем немного уступал в произвольном катании. Но специалисты не могли прийти пока к общему мнению.
Воспоминания об играх 1908-го года, конечно, начинаются гораздо раньше. Будущему олимпийскому успеху Панина предшествовал выход в европейский свет, потому что в фигурном катании не бывает неожиданных победителей. Первая поездка Панина была в Швейцарию, которая в воспоминаниях Николая походит на один огромный Юсопов сад. Наш герой будто снова впервые вошел в ворота на Садовой. В своей книге он опишет этот момент более, чем подробно.
В поезде идущем в Давос к нам подсела группа любителей бобслея, мужчин и девушек в белых заснеженных свитерах, в высоких валенках и рукавицах. Они скатились на своих бобах, покрыв расстояние около пяти километров с головокружительной скоростью. Теперь, прицепив свой спортинвентарь к вагонам, они поднимались поездом обратно, на старт.
В этом снежном великолепии проходил чемпионат Европы 1904-го года. При повальном увлечении фигурным катанием в старом свете в серьезных состязаниях принимали участие не более шести атлетов. В споре сильнейших русский спортсмен снова был лишь третьим.
В Давосе в час дня все завтракают за столиками на льду, официанты на коньках подают кушанья. Ходит днем без синих очков или вуали нельзя — ослепнешь. Дамы катаются в кисейных кофточках, мужчины в теннисных рубашках.
В Москве в то время совсем не умели кататься, а потому все достойные Панина отечественные противники находились в юсуповом саду, и их он тоже обыгрывал на питерских состязаниях. В 1908-ом году очередной турнир за Кубок Паншина проходил уже на другом уровне. Приехали сильнейшие, в том числе и Сальхов. За несколько месяцев до этого Николая Панина откровенно засудили на варшавском чемпионате Европы. Польский журналист тогда написал, что Панин на этом турнире имел несчастье быть русским. Кстати, ни Сальхов, ни Богач тогда не приехали, но были приглашены в Питер на розыгрыш Кубка Паншина.
Просто и со знанием дела, хотя и не вдаваясь в подробности судейства, пишет «русский спорт».
Состязание на Кубок Паншина имело для русских исключительный интерес и ознаменовалось поражением Сальхова только что выигравшего в Траппау первенство мира. У всех пяти судей первым оказался Панин. Если и была некоторая уверенность в том, что в специальных фигурах русские одержат верх, то уж никто не ожидал, чтобы один из них оказался победителем в совокупности школьного и произвольного катания.
В специальных фигурах, которые благодаря протекции юсуповского общества снова были введены в программу международных состязаний, Панину никогда не было равных. Европейцы так мало внимания уделяли этому виду, что даже Карл Олло, другой юсуповский фигурист смог занять второе место по рисункам, которые ему незадолго подарил наш чемпион. Впереди ждали игры четвертой олимпиады в Лондоне. Организационный комитет вывел специальные фигуры в отдельное состязание, а другая медаль разыгрывалась в школьном и произвольном катании. Панин, записавшись в оба раздела, все же отдавал предпочтение отработке специальных узоров, в рисовании которых с ним не мог сравниться никто.
«Пароход подошел к берегам Англии утром, — пишет Панин в своих олимпийских воспоминаниях. — Для соревнований и тренировок был предоставлен искусственно приготовленный лед в почти сплошь стеклянном здании принцесс холл. Посторонняя публика, как правило, на каток не допускалась. Однажды ко мне за советом подошла дама, а после моего подробного рассказа о фигуре протянула деньги. Оказывается, мой лондонский спутник Сандерс большой шутник сказал ей, что я инструктор. Во время соревнований, как только я начал школьную фигуру, то услышал громкий голос своего соперника Сальхова: «Разве ж это восьмерка, да она совсем кривая!» Я не обращал внимания, а затем потребовал у главного судьи прекратить беспорядок. Стокгольмский клуб конькобежцев принес мне официальные извинения за невоспитанное поведение Сальхова, уже получившего свое золото, благодаря покровительству скандинавских судей».
Победа Панина в специальных фигурах была легка и изящна, на левой ноге, сильнейшей еще с детства, когда они с сестрой делили одну пару коньков, и Коля катался на левом, он выполнил четыре представленные заранее фигуры, убедив комиссию в реальности своих рисунков.
«Говорили, фигуристы закончат делать обязательные фигуры, они будут плохо кататься, потому что еще Панин сказал, что обязательные фигуры — это школа фигурного катания, но это не так, — продолжает профессорские рассуждения Алексей Мишин. — Разговор об этом — это сложная тема большого разговора. Дело в том, что, вообще говоря, видно было уже тогда невооруженным взглядом, когда были обязательные фигуры, что были спортсмены, которые хорошо делали обязательные фигуры, и были спортсмены, которые делают хорошо произвольное катание. А универсалов, которые блестяще владели и фигурами и обязательными упражнениями не было. Было вот в чем, изучение этого вопроса показало нам, мне в частности, показало, что для этого, для обязательных фигур и для произвольного катания нужна различная грань таланта. В одном пропрероцептивная чувствительность — это двигательная чувствительность, а в другом вестибулярный анализатор. За быстрые движения отвечает вестибулярный анализатор, зрительный, за медленные движения другие анализаторы, поэтому просто грани таланта совершенно разные. И дело в том, что люди занимались обязательными упражнениями, вот я помню, человек занимается обязательными упражнениями, плохо делает фигуры, хорошо произвольное катание. То есть требования к организму это разные: произвольному катанию нужен взрыв, в первом приближении, а для обязательных фигур нужна медленная точность».
Панин надевал свою золотую медаль, изготовленную известной английской фирмой Вотон только для съемок. Да и сейчас она поблескивает золотом только, если очень настойчиво, но очень вежливо попросить хранителей Эрмитажа забраться в запасники. Высшая награда Панина, а также серебряная медаль борца Орлова, первые олимпийские награды России.
Панин был одаренным человеком. Учеба на физико-математическом факультете университета, проходившая под творческим символом таких людей, как Петр Францевич Лесгафт, читавшего анатомию на первом курсе, была завершена весьма удовлетворительно. Впрочем, нет выдающихся спортсменов без головы на плечах, а тогда атлет обладал и теоретическими, методическими знаниями, умением подготовить инвентарь. Как выяснилось за целый век, та тщательная точность, с которой Панин, будучи неоднократным чемпионом и рекордсменом России по стрельбе, работал над каждой своей пулей, серьезно влияет на погрешность в траектории полета. Действительно, спорт столетней давности находился в зачаточном состоянии, что позволяло такому неординарному человеку, как Панин-Коломенкин, преуспевать практически везде. Возвращаясь из Лондона с олимпийским золотом, он без излишнего напряжения из своих дорогих и ухоженных пистолетов, с которыми не расставался даже в путешествиях, изрешетил яблочко в парижском тире «Гастин Ренет», что возле Елисейских полей, получив еще одну памятную награду.
В Санкт-Петербурге молодой коля Коломенкин вызывал на состязание лучших гребцов города, не раз первым прибегал к финишу в легкоатлетических забегах, считал теннис одним из полезнейших видов спорта для физической подготовки фигуриста и сам играл. Панин состоял и в царскосельском велосипедном обществе. Выступать он в нем не мог, так как доктора обнаружили у молодого еще человека проблему с сердцем, а потому тренерская деятельность была естественным решением. Из учеников его велогруппы наиболее знаменитым с те годы стал Михаил Дьяков. Панин потом напишет о спортсмене: «Михаил был замечателен тем, что выступал с одинаковым успехом, как на коротких дистанциях, с хода, так и на длинных, часовых и стоверстных гонках. Во время езды он производил впечатление какой-то живой локомоторной машины».
Панин-тренер не знал слова «нет», до преклонных лет работая с каждым, кто имел рвение.
Войны неизменно делали его инструктором по стрельбе и рукопашному бою. Из окруженного Ленинграда семидесятилетнего Панина-Коломенкина отправили работать в Уфу после года питерской блокады. Но кончилась и вторая мировая и каток возле академии физической культуры вновь заработал. И на нем вновь был Панин. Сейчас об этом напоминают только осветительные вышки.
«Вошел в историю фигурного катания, наверное, как человек, который впервые положил какую-то математику под это искусство телодвижения. Впервые проанализировал движения, впервые проанализировал позиции, он сформулировал эти позиции. Его вклад в фигурное катание заключается в том, что он спроецировал фигурное катание на какую-то научную основу. И в этом отношении, и этим он толкнул, вообще, и мысль передовую. И тренерская мысль пошла по другому руслу. И в это отношении, конечно, его нужно считать гением. Не спортсмен, Панин тренер, Панин ученый — это тот человек, который действительно и сейчас присутствует с нами на тренировках. Он присутствует и во мне, в других тренерах», — вспоминает с чувством питерский продолжатель дела Панина.
Говорят, его личная жизнь плелась в хвосте за спортом. Работал он податным инспектором и начальники не подозревали, что перед ними олимпийский чемпион. А последней спортивной страстью его жизни была охота.
Его жены не появлялись в доме Палеховых. С Лидией Кузякиной, с которой его связывало сильное чувство, и которая предпочла его Сергею Палехову, он вынужден был развестись сразу после революции. Вторая супруга умерла еще до великой отечественной, третья — студентка академии физической культуры так и осталась, в принципе, чужой по духу. Своих детей у него не было, и род Коломенкиных ушел навсегда. Но упусти Николай Александрович хоть одну нить из разорванного временем прошлого, не протянуть нам сегодня золотой ученической цепи: Лепнинская, Орлов, Богоявленский, Москвин, Братусь, Жук, Мишин.
«Традиции — это такая вещь, это как инфекция, — делится парадоксом Алексей Николаевич. — Поэтому она невидима, и невидимым образом все, что я узнал, допустим, я вот упустил имя Александра Борисовича Гандельсмана, профессора, чемпиона Советского Союза двукратного в парном катании, тоже, между прочим, ученика Панина, а я был его аспирантом, он был моим научным руководителем. Он мне рассказывал о Панине, это была незаурядная личность. И конечно, так как Александр Борисович воздействовал на меня своими флюидами панинскими, так и я, наверное, через меня это идет, потому что я иногда замечаю, когда Леша Урманов, или Леша Ягудин, или Женя Плющенко, они иногда просто говорят моими фразами, а эти фразы откуда, это тоже пропущенная через меня вот эта вот линия, луч, светлый луч, правильный луч, который нам зажег Панин».
Все материалы раздела «Сюжеты»
