Биография

Воспоминания Сергея Преображенского. Глава 24

Васкелово

Вопрос моего летнего отдыха отец решал просто: отправлял меня в пограничную деревню Васкелово. Туда простых смертных не пускали. Не знаю, каким образом, но лесничество в этой местности было подчинено Академии, где работал отец. Поэтому, как только наступало лето, он отправлял меня в эти расчудесные места.

Надо себе только представить могучий сосновый бор, озеро Васкеловское в тринадцать километров длиной и три шириной. Рыбное, чистое, с прозрачной водой. Это если не считать множества озер небольших, запрятанных за болотами, за непроходимыми чащобами. Милые полноводные речушки соединяли эти озерца друг с другом и с озером-маткой – Васкеловским.

Первый год меня отправили в эти места с бабушкой Ларисой, она еще была жива. Жили мы с ней на окраине деревушки, где проживали рабочие лесопункта.

Домик маленький, однокомнатный, как банька, видно и строился он для бани. Буквально в двадцати шагах начинался дремучий лес. За лесом речка. На речке старая мельница с плотиной. За плотиной бежит ручеек, а до неё широкий глубокий разлив. Такого количества рыбы представить себе нелегко. От дома до речки метров 800.

Я, человек, выросший в лесу, в этих условиях блаженствовал. Просторы, леса, луга, озера! Но зато бабушка всю ночь умирала от страха. Всё сидела у окна и полночи не сводила глаз с черного провала леса. Вполне могла дать дуба от страха. Для неё дача была мучением, не для отдыха. Мало того, что страшно, но еще и думы всё время о семье, о детях, об отце Александре.

Невдалеке была конюшня лесопункта с несколькими лошадьми. После работы их привязывали на длинной веревке или спутывали, чтобы они паслись и отдыхали.

Напомню, что местность была пограничная. Отсюда только недавно выселили финнов – коренных жителей. Пригнали из России рабочих. Те поселились в прекрасных финских домах на всем готовеньком. Совсем малолюдно было.

Я повадился по вечерам отвязывать одну из лошадей, вскакивал на неё и носился, играя в войну, по окрестным дорогам и полям. Утром придут за лошадьми, а одна или две из них стоят все в мыле, аж ноги дрожат, для работы негодные. «Что происходит с лошадьми?» – ломали головы конюхи, и никто не мог подумать, что терзает их городской мальчишка, живущий с бабушкой в маленьком домишке.

Однажды свою бабушку чуть не доконал, так её напугал.

Она сидела у окошка. Уже темно. Меня нет. Вдруг видит – мчится всадник и прямо к её домику. У неё сердце зашлось. Спряталась, отодвинувшись от окна. А всадник прямо к дому подскакал, наклонился к окну:

— Кто там в домике живет, а ну, выходи!

Она – брык, и без чувств. Я жду-пожду – конечно, это был я – слез с лошади, вошел в дом, а бабушка клубочком свернулась на полу, по-куриному подогнув голову. Опрыснул я её водой. Пришла в себя и в слезы! Еле успокоил. С тех пор оставил я такие шуточки. На лошадях, оседланных мною, скакал где-нибудь в стороне, не приближаясь к дому.

Каждое воскресенье, утром, в определенное время, я должен был сидеть на берегу озера Васкеловского и ждать сигнала отца, держа наготове лодку.

Вот он приходил с поезда и кричал:

— Сергей!

Услышав его, я давал ответ, садился в лодку и ехал к нему. Расстояние в три километра, звук по воде распространяется отлично. Если нет помех, то можно переговариваться. Конечно, во весь голос произнося каждое слово.

Подгребал к отцу, сажал его, и мы направлялись на наш берег. Он привозил нам продукты, если необходимо было, проверял, как мы живем, сообщал последние новости, выслушивал наши. Посидев и выяснив всё необходимое, отправлялся в обратный путь. Я опять перевозил его через это море-озеро.

На Васкеловском озере был небольшой остров. Он был мостом соединен с берегом. Остров как половинка арбуза по форме, весь заросший вековыми соснами. В глубине проглядывался двухэтажный дом. На пристани возле острова – яхты, шверботы, катера, лодки. В этом раю жил начальник КГБ, или НКВД по-тогдашнему, Медведь.

После убийства Кирова начались репрессии. Расстреляли тех, кто арестовывал Николаева (убийцу Кирова), расстреляли тех, кто расстреливал их и т.д. Расстреляли и самого Медведя, потом того дядю, кто занял его место и всё! Никого в живых из очевидцев преступления, всё шито-крыто. Теперь можно было сказать, что это враги, троцкисты и прочая сволочь, на кого угодно показать.

Остров с прекрасными строениями и флотом пустовал. Была там охрана и всё, хозяев там больше не заводилось.

Но вот бабушки Ларисы не стало. Однако, отец всё же решил с Васкелово не порывать. Отправил меня вновь туда, только жил я теперь прямо на берегу Васкеловского озера, напротив острова бывших, канувших в Лету, чекистов. Дом был, естественно, финский. Когда-то счастливец блаженствовал на этом прекрасном месте. Тут тебе и огород, и поле для ячменя, и выпас для скота, а перед домом внизу наполненное рыбой, словно аквариум, шикарное озеро.

Теперь здесь жил лесник со своей лесничихой. Его я не помню: так, заросший щетиной мужичок в вонючем и драном ватнике, в дырявых сапогах. Но её я до сих пор забыть не могу.

Одета так же, как и муж, только в юбке. Грязна до невозможности. Вечно пахло от неё туалетом, не писанием, а… Мне ни разу не удалось застать их за умыванием.

Хозяйство у них было отменное – три или четыре курицы! Ничего более. Хотя можно было держать хоть стадо. Даже огород не пахали! Достаточно было поприсутствовать у нас во время обеда, чтобы навек получить отвращение к приему пищи.

Грязные и неумытые садились вокруг стола. В руках по ломтю черного хлеба. Хозяйка метала из печи чугун и бросала нам, мужчинам, по огромному куску свиного шпига, вареного. Да еще прибавить, что сало было старым, ржавым, желтым от старости – кушать его было делом непростым. Они лопали в свое удовольствие, а я никак не мог куска проглотить. Пожую хлеба – и на улицу, сославшись на то, что сейчас не хочется, что я потом поем. Мне тогда было лет 14-15. Питались мы всегда добротно, вкусно, опрятно. Да и где это найти такого четырнадцатилетнего, чтобы он мог есть просто так вареное свиное сало? Это меня потом блокада приучила не привередничать, а тогда…

Но как-то надо было выходить из положения, и я приспособился обирать кур. Едва какая-нибудь дуреха раскудахчется о том, что яйцо снесла, я, как хорек – нырь в курятник, и еще теплое, наисвежайшее мигом выпивал. Я даже в уголке сарая для этого соль держал. Только полное отсутствие извилин в голове моей хозяйки не позволяло ей догадаться, почему перестали нестись куры.

Когда приезжал отец, всё таким же способом, на лодке через озеро, я ему не рассказывал про эти неудобства. Боялся, что заберет меня в Ленинград.

Сверстников не было, играть не с кем. Я пристрастился собирать ягоды. Это еще с бабушкой. Насобирал раз. Меня похвалили. Я еще больше. Еще больше похвалили. И пошло! Я до сих пор за похвалу, за хорошее слово, за ласку, что хочешь сделаю.

Короче, насобирал малины, земляники, брусники десятки килограммов. Такого количества ягод я не видел, как в Васкеловских лесах. Ведь никого нет, никаких конкурентов. Придешь на лужайку, а она вся красная, ступить некуда, вся в землянике.

Довольная мать наваривала тогда столько варенья, что нам хватало не только до следующего года, но еще оставалось на другие года. Даже в войну было варенье из моих лесных ягод.

Следующая глава →

Все материалы раздела «Родные и близкие»